Андрей Белый — Борис Николаевич Бугаев (14.10.1880 г. — 08.01.1934 г.) — родился и вырос в среде московской интеллигенции конца ХIХ века, в семье математика, профессора Московского университета, Николая Васильевича Бугаева. Мать Андрея Белого, Александра Дмитриевна, была прекрасной  пианисткой, и с самого детства он рос в окружении звуков музыки. Музыка матери, как источник ритма, и постоянные игры воображения развили в нем способность творить из хаоса своих эмоций форму, темп движения и образы. Всю свою жизнь А. Белый считал музыку высшим искусством, проводником в «грядущее». В книге «На рубеже двух столетий» он пишет: «Мир звуков был совершенно адекватен мне; и я ему;… если религия, искусство, науки, правила, быт были чем-то все еще мне трансцендентным, то музыку переживал я имманентно своему «я»… В этом звучащем пространстве я и бог, и жрец».

А ситуация в семье была банальная и довольно несчастная: красавица молодая жена и уродливый, старый умный муж. Вспоминая об Андрее Белом, В. Ходасевич пишет: «В сущности, своему «раздиранию между родителями он был обязан и будущим строем своих воззрений». Профессор Бугаев был «...сущий урод лицом. Однажды в концерте (уже в начале девятисотых годов) Н. Я. Брюсова, сестра поэта, толкнув локтем Андрея Белого, спросила его: «Смотрите, какой человек! Вы не знаете, кто эта обезьяна?» — «Это мой папа», — отвечал Андрей Белый с любезнейшей, широчайшей улыбкой».

В 1899 году Борис Бугаев поступает, по желанию отца, на естественное отделение физико-математического университета Московского университета. Отец с ранних лет «тянул» сына к наукам, а мать старалась воспитать в нем любовь к искусству. И искусство победило, несмотря на то, что Борис Бугаев успешно закончил математический факультет университета и зарекомендовал себя, как подающий надежды молодой ученый.

Андрей Белый стал выдающимся поэтом и писателем, одним из теоретиков и практиков нового литературного направления — символизма. Это был человек, существование, даже само рождение которого было возможно только в ту эпоху — в любое другое время, в любой другой век, гениальность его, гениальность особого свойства, выразившаяся в нем самом, в его облике, поведении, во всем его существовании, в его творениях, была бы осмеяна, в лучшем случае — непонятна и забыта. Только конец ХIХ века, только преддверие нового, двадцатого, только ощущение «зорь», разлитое в воздухе — могли создать такое запредельное и призрачное существо как Андрей Белый. 

Эпоха ХIХ—ХХ вв. дала России людей высокой культуры и образованности. Нет сомнения, что в начале нового, двадцатого века Россия переживала знаменательный культурный подъем. По всей стране шла большая, горячая и подлинно-творческая духовная работа. Протекала она не только в узком кругу передовой интеллигенции, но захватывала и весьма широкие слои. Писатели, художники, музыканты, лекторы и издатели без всяких затруднений находили и публику, и деньги, и рынок. Высшая цель символизма — это цель культуры — сотворение нового человека.

В конце 1895 г. Андрей Белый (тогда еще Борис Бугаев) сблизился с семьей философа Владимира Соловьева. В доме Соловьевых происходили его первые литературные опыты и там же в 1901 г. был придуман псевдоним — Андрей Белый. «...И самое крещение меня моим псевдонимом «Андрей Белый» происходит в этом году; отсюда, из этого года, протягиваются нити, складывающие мое будущее», — так писал впоследствии поэт. Символизм с самого начала не был для Белого просто художественным направлением, литературной школой, он воспринимался как образ мышления и как образ жизни. Выступая за преобразование мира и личности, поэт сам преображается. Символичен сам акт принятия им нового имени, сопряженный в его сознании с вступлением в новый год, в новый век, в новую эпоху. 

А современники относились к Белому по-разному. Одни видели в нем Алешу Карамазова, князя Мышкина, кто-то считал, что он «блаженный», на него «надевали тиару — юрода колпак», были люди, и мужчины, и женщины, влюбленные в Белого. Одни говорили, что вспыхивает свет, когда появляется Белый с его лазурными глазами, в лучезарном венчике волос, сияющий обаятельной улыбкой, и что все, что он говорит, интересно и значительно. Другие называли его актером, позером, рекламистом и душевно не совсем нормальным. Были и такие, которые приходили на его концерт, как на спектакль — посмотреть, какую штучку он выкинет, как, читая лекцию, будет танцевать, дергаться или, декламируя стихи, то вопить басом, то заливаться высоким тенором. «...Всегда обступленный, всегда свободный... в вечном сопроводительном танце сюртучных фалд (пиджачных? все равно — сюртучных!), старинный, изящный, изысканный, птичий, в двойном, тройном, четверном танце: смыслов, слов, сюртучных ласточкиных фалд, ног — о, не ног! всего тела, всей второй души, еще-души своего тела... О, таким ты останешься, пребудешь, легкий дух, одинокий друг!»  — так экспрессивно писала Марина Цветаева в эссе «Пленный дух».

И, несмотря на всю необычность личности Белого и его таланта, на то любопытство и интерес, которые он, как правило, вызывал у людей, воспоминаний о нем осталось не так много (если сравнивать с обширнейшей мемуаристикой о других деятелях символизма, например, о Блоке). Слишком трудно было разобраться в этом человеке, слишком трудно было понять его — в главном он всегда умудрялся остаться за гранью, вне понимания. 

«Боря Бугаев — воплощенная неверность. Такова его природа», — писала Зинаида Гиппиус.

А вот точка зрения Ф. А. Степуна: «Наиболее характерною чертою внутреннего мира Андрея Белого представляется мне его абсолютная безбрежность. Белый всю жизнь носился по океанским далям своего собственного я, не находя берега, к которому можно было бы причалить. Время от времени, захлебываясь в безбрежности своих переживаний и постижений, он оповещал: «Берег!», но каждый очередной берег Белого при приближении к нему снова оказывался занавешенною туманами и за туманами на миг отвердевшею конфигурацией волн. В на редкость богатом и всеохватывающем творчестве Белого есть все, кроме одного; в творчество Белого нету тверди: причем ни небесной, ни земной».

Следует отметить, однако,  что понятие «реальность»  имело для символистов вообще и для А. Белого в частности весьма расплывчатое значение. Практически не существовало грани, отделяющей мир зыбких фантазий творческой души от мира реальной жизни. Игра в «аргонавтов» может служить тому подтверждением. Аргонавты — символистский кружок, созданный А. Белым, в который входили не только поэты и писатели (А. Блок, С. Соловьев, Эллис), но и представители других профессий (А. С. Петровский — химик, А. П. Печковский — органик, А. С. Челищев — математик и композитор и др.). А. Белый выдвинул два основных мотива в мировоззрении и устремлениях «аргонавтов»: острое чувство рубежа, конца старой истории, культуры, быта и вера в возможность новых путей жизнестроения. 

Белый приступом захватил символистское сообщество своей глубиной, эрудицией и раскованной оригинальностью. Его непреодолимое желание создать новое искусство, новую жизнь облеклось в форму игры. «Он как будто вновь и вновь переживал трудное детство в постоянных поисках замены родителям, сохранив пылкую преданность кружку «братьев», которых он возглавлял… Этот одинокий ребенок жаждал иметь товарищей, но правила игры должен был задавать он и только он» — как отмечает исследователь творчества А. Белого А. В. Лавров. И действительно, Белый принял в свои руки управление «аргонавтической» империей и был ее законодателем.

«А. Белый — намек, знамение, предвестие! Первое знамение будущего явления «новых людей»!» — так охарактеризовал в 1910 году поэта критик-символист Эллис, выступая против суждений современников, не постигавших стремления Белого к гармонии. 

Сам же Белый развивает свой ведущий тезис в статье «Песнь жизни»: «Мы разучились летать: мы тяжело мыслим, тяжело ходим, нет у нас подвигов, и хиреет наш жизненный ритм: легкости божественной простоты и здоровья нам нужно; тогда найдем мы смелость пропеть свою жизнь: ибо если не песня живая жизнь, — жизнь не жизнь вовсе».

Единственной женщиной, которую Белый действительно любил и чувство к которой, мучаясь и страдая, пронес через всю жизнь (несмотря на присутствие в его жизни и других женщин), была Любовь Дмитриевна Менделеева. Чувство, перевернувшее всю жизнь Белого, зародилось летом 1904 года, Любовь Дмитриевна была супругой Блока и о непростых взаимоотношениях этой тройки личностей существует в мемуарной литературе множество фактов и домыслов. 

К весне 1906 года отношения людей, составляющих роковой треугольник, достигли крайнего напряжения. Любовь Дмитриевна расстается с Белым на десять месяцев, чтобы все обдумать и принять окончательное решение. Вскоре Белого начинают посещать мысли о самоубийстве. В сентябре происходит решительное объяснение. Резко и безжалостно отвергнутый, Белый оказывается на грани умопомешательства. Из Петербурга он сразу уезжает за границу, где начинается период восстановления от перенесенного удара, 

растянувшийся на несколько лет. Второй его женой стала Ася Тургенева, но и она оставила поэта в 20-е годы.

Свой образ Андрей Белый старательно мифологизировал всю жизнь. Никто не может сказать о нем ничего определенного. Он, играя в жизнетворчество, окончательно стирает грани между миром своих произведений и своей реальной жизнью. Бердяев, отрицая целостность характера и единство устремлений Белого, писал: «У этой очень яркой индивидуальности твердое ядро личности было утеряно, происходила диссоциация личности в самом его художественном творчестве». Максимилиан Волошин видел в Белом «смесь магистра с фокусником», Евгений Замятин отмечал в его образе «острые углы, из которых складывается причудливый облик», Марина Цветаева писала, что «есть гений художника Андрея Белого и есть размахайка кристаллографа Андрея Белого». 

Последняя жена Белого, Клавдия Николаевна Васильева (Алексеева) также двойственно характеризовала мужа: «Это совсем разные, на первый взгляд, облики. Но странным образом они тесно связаны между собой, переплетены; они почти обусловливают друг друга. Точно живой закон сохранения энергии». Белый же отзывался о себе, не случайно используя музыкальный термин «контрапункт»: «...самое мое мировоззрение — проблема контрапункта, диалектики энного рода методических оправ в круге целого...»

Белый увлекался мистицизмом и, разумеется, философией. Несколько лет он прожил в Швейцарии, где в составе группы единомышленников участвовал в строительстве антропософского деревянного храма «Гётеанума», посвященного Гёте. Также Белый был страстным поклонником философии Рудольфа Штейнера, увлечение которой очень сильно повлияло на его и так довольно слабую психику.

В последние годы Андрей Белый жил на грани нервного срыва. Свою смерть Белый предсказал еще в 1907 году, написав стихотворение, которое начиналось так:

Золотому блеску верил, 

А умер от солнечных стрел. 

Думой века измерил, 

А жизнь прожить не сумел...

8 января 1934 года Андрей Белый умер от кровоизлияния в мозг, которое было спровоцировано солнечным ударом: Белый долгое время жил в Коктебеле у Волошина, и полученный солнечный удар пошатнул его слабое здоровье. 

Имя Андрея Белого не так известно широкой общественности, как, например, имя Александра Блока, Марины Цветаевой и других славных представителей Серебрянного века. И даже в этом факте заключена еще одна таинственная характеристика личности поэта — его «непопулярность» и «малоизвестность» мифологизируют его образ в веках.